«Сто семьдесят шесть, сто семьдесят семь, сто семьдесят восемь, —  все больше не могу…» До водопада оставалось как будто еще столько же — 178 шагов, — но страх оказался сильнее. Очень неприятный, животный и почти неконтролируемый.  Кажется, мозг внезапно сопоставил все риски  и решительно врубил  все защитные механизмы, заблокировав двигательную активность. Не оставалось ничего другого кроме глубоко дышать   и таращиться по сторонам. На несколько сотен метров вниз уходила почти вертикальная  стена, укрытая слепяще-белым  снегом. Такая же стена тянулась вверх. Сохранять систему координат позволяла только узкая горизонтальная тропа шириной в полторы человеческих ступни, которая вела к водопаду. Вокруг были горы. Самые прекрасные из тех, которые мне доводилось видеть. Это был Кавказ.

Острые пики гор цепляли облака, ледники сеткой разбегавшиеся с вершин  казались чем-то ирреальным. В первый день без остановки щелкала затвором фотоаппарата:  казалось, что я просто не смогу уместить в своей памяти всю эту красоту  и надо  собрать ее как можно больше и  сохранить хотя бы  на карте памяти. Тот выход до водопада Девичьи косы был первым и, да, я не смогла справиться с захлестнувшим страхом, но вскоре освоилась.

Редко, но бывает такое странное чувство, когда приезжаешь  в какое-то отдаленное место, где никогда не бывал, но понимаешь- дома.  И все свои. События, люди, погода – все  накрывает тебя каким-то одеялом добра и уюта.

Тут тебя вкусно кормят: фантастические хычыны с соусом из айрана, нежнейшая баранина (я ее вообще никогда не ела) и  сыр, с которым близко не стоял английский чеддер,  а еще душистые травы и истории их сбора, которые рассказывают полушепотом (потому что сбор нелегальный) торговки на сувенирном рынке… К концу третьего дня внезапно захотелось чего-то менее натурального, например, пирожных! Искали их долго и не нашли. Нам предлагали мед и варенье разных сортов, но только не пирожные. С конфетами тоже было сложно.

А еще там была чудесная Лаура.  Тонкая, 19-летняя девочка – студентка хореографического отделения северокавказского  университета.  Она была внучатой племяницей хозяйки нашего дома и приехала на лето помочь ближайшей родственнице в «высокий сезон». «Глаза твои не карие — глаза твои светлы,  зовут меня в Балкарию, где горы и орлы»,-   разносились  по большому дому под раскаты барабаной  дроби. И Лаура стелила кровати для новых гостей,  резала морковку для шурпы, протирала столы в столовой и делала еще тысячу дел, не прекращая танцевать.

«Хочешь я и тебя научу нашим танцам,-  спросила она в первый же вечер. — У тебя получится! Давай вначале выучим балкарский -он самый простой, потом чеченский, дальше, если пойдет, будем танцевать абзахский».

И мы с ней танцевали  каждый вечер после ужина до тех пор, пока ноги не становились ватными. Впрочем, ватными они были у меня, а  Лаура, кажется,  родилась танцуя.

А еще там удивительные кони — тонконогие в и чуткие. Незнакомое животное, даже приручённое и подготовленное, это определенный риск. Конь присматривается к тебе, ты — к нему. Он пробует на крепость твои нервы и испытывает терпение,  а ты пытаешься установит контакт.   Но это не про этих коней.  Шагди легко уходит  в рысь, без принуждения —  в галоп и  послушно возвращается в шаг.   «Ооо, как мы будем прыгать», — паниковала я на подступах к небольшому оврагу. Но шагди мягко и аккуратно перенес на другую сторону. Доверься, никто не обидит!

Перед поездкой к вершинам Большого Кавказского хребта больше всего я беспокоилась из-за горной болезни.  Я спрашивала о ней у всех побывавших там, дотошно выясняла симптомы и ощущения и не могла понять как это  «поймать горняшку».  Все встало на свои места в первый же день. «Тут я до второго этажа дохожу и задыхаюсь», — говорила румяная пухлая женщина своим спутникам.  Оценивающе  окинув ее взглядом, с легким рюкзаком я бодро стартовала до номера на третьем этаже… у двери осела на пол. Силы закончились, а  легкие  как будто уменьшились в объеме…

Уже на следующий день я научилась справляться с этим состоянием.   Наверное, многолетняя,  пусть тогда и не особо регулярная практика йоги и пранаямы научила.   Вдох -выдох, вдох-выдох, выдох дольше чем вдох…Потом я выяснила, что истории про нехватку кислорода на высоте — полуправда.  В атмосфере здесь этого живительного газа достаточно и даже больше чем на равнине. Все дело в разнице давления. Легкие просто не могут понять как им работать новых условиях, поэтому надо много ходить. Что тренируется  — то развивается.

И  мы ходили. От подножия до вершины Чегета,  по руслу Адыл-Су, по  долине Ирек-чат. Потом  решили все ж подняться на Эльбрус, но не по-серьезному, а так, подняться насколько получится.

Стартовали от последнего подъёмника, но каждый шаг вверх тянул на сотню, боль, взявшая голову обручем и  усталость… невероятная вселенская усталость поселившаяся в каждой клеточке тела. Далеко уйти не вышло, а выровнять состояние помог сон.

Вообще горы честны. Честны настолько, что ты испорченный своей цивилизацией не можешь в это поверить.  Не может быть так все предельно честно.  Никаких графиков и планов,  никаких КPI  и дедлайнов.  Нужно просто дойти до вершины.  Все просто и понятно. Там, где светит солнце-жара стоит такая, что кожа слазит лоскутами, где лежит снег-холодно, очень холодно, так что пальцы  белеют. И горы требуют ответной честности. Перед собой, перед теми,  кто тяжело дышит за спиной или  медленно идет впереди. И даже, если тебе тяжело ты не должен плакать, потому что слезы сбивают дыхание. А восстановить его сложно.  Горы – это не про сентиментальность.

Кажется «горотерапию» надо приписывать всем, кто поймал у себя первые признаки депрессии или эмоционального выгорания. Горы скручивают на максимум все защитные силы, а потом как перегоревшие лампочки в гирлянде,  меняют все, что воспалилось, выболело и было разрушено. И ты возвращаешься в свою цивилизацию: прозрачный как горный хрусталь, наполненный каким-то внутренним звоном! Ну,  можно жить дальше.